Господин Гексоген

Перекатами, гибкие, в черных мундирах, строча от живота пулеметами, чеченцы оставляли село. Прорывали редкое кольцо окружения. Забросали гранатами засевший в овчарне спецназ. Добили очередями раненых ополченцев, застрявших с бэтээром в арыке. В рукопашной, молча, орудуя тесаками, вырезали минометную батарею. Уходили в гору, черные, цепкие, увешанные пулеметными лентами, оставляя на склоне солнечную бахрому пыли. Умирающий минометчик с распоротым животом, поддерживая выпадавшие внутренности, стискивал рацию:

– «Восьмой», у меня большие потери! .. Позицию удержать невозможно! .. Цель «два ноля – шесть»! .. Огонь! ..

Горящий вертолет падал на село, цепляясь лопастями за небо, выкидывая дымный шлейф, роняя жидкий огонь. Первый летчик был сражен пулеметной очередью. Бортмеханик с простреленным легким корчился на металлическом днище. Второй пилот, не справляясь с управлением, видел, как в кружении приближается земля, краснеют черепичные крыши, белеет надломанное острие мечети. Во дворах стояли бородатые люди, подняв вверх стволы, и из этих стволов к вертолету тянулись бледные пунктиры огня, ловили машину в искрящуюся паутину, цокали и скрежетали по фюзеляжу. Летчик в разбитый блистер видел подворье, чеченскую пушку, артиллеристов, ведущих огонь по наступавшей русской пехоте. Последним усилием, давя рукоять, направил машину на пушку, видя, как стремительно нарастает земля, блестят осколки стекла, бежит через двор испуганная курица и у лафета, задрав бородатое лицо, смотрит чеченец, как падает на него огненная, свистящая смерть. И в секунды, когда вертолет, ломая лопасти, плюща кабину, вминался в пушку, из огненной сферы последней радиовспышкой донеслось: «Прощай, мужики! .. » – и все утонуло в огне.

Влекомый бессознательной силой, заставлявшей его кружить в расположении частей, среди батарей, пунктов связи, тыловых хранилищ и бань, Белосельцев вышел к полевому лазарету, развернутому в плоской низине. Отсюда не было видно места боя, из-за склона торчали две каменные корявые вершины. Лазарет размещался в длинной палатке, притороченной к военному фургону. Санитар с засученными рукавами, в замызганном белом халате устало курил у входа, провожая глазами две пары носилок, которые с силой, бегом, тащили к вертолету солдаты – по четыре на каждого раненого. Пятый солдат бежал сбоку, держа на весу над раненым флакон с капельницей, поддерживая резиновую трубку. Солнце блестело в стекле флакона. Вертолет свистел лопастями. Летчики взмахами рук торопили солдат. Носилки погрузили в зев вертолета, скинули на землю пустые. Дверь закрылась, и машина, раздувая пышную пыль, взлетела, ушла на солнце. Солдаты медленно, устало возвращались, тащили пустые носилки.

Белосельцев не решался распахнуть прорезиненный полог палатки, заглянуть внутрь, где слышались невнятные голоса. Его побуждение было необъяснимым, болезненным. Могло показаться бестактным любопытством, и он не решался войти, оставался у входа, где валялись бинты, коробки от медикаментов, стояло эмалированное ведро. Солдаты сидели на земле у носилок и устало курили.

На белесой каменистой дороге возникло облако пыли, зашумел металлический рокот. Наматывая на гусеницы ворохи пыли, ошалело светя фарами, подкатывал санитарный транспортер. Замер у лазарета, сбрасывая с себя облако пыли, звенящий раскаленный звук. Солдаты кинулись к транспортеру, раскрыли торцевые стальные двери, потянули носилки с раненым.