Господин Гексоген

Хозяин бросил несколько властных взглядов, шевельнул черными густыми бровями, и по мановению этих властных глаз молодые охранники кинулись в разные стороны – в дом, в сад, в каменный просторный сарай, на солнечную дорогу, выполняя безмолвный приказ. Юноша, прижимая к сердцу ладонь, повел Белосельцева в прохладные душистые покои, сплошь увешанные коврами и устланные шелковыми одеялами.

И вот они уже сидели в тенистом саду, под яблоней, сквозь которую виднелись две горы, голубая и розовая, похожие на двух окаменелых огромных птиц, прилетевших сюда с незапамятных времен и ждущих волшебного слова, чтобы ожить и взлететь над миром. Деревянный помост, на котором они разместились, был устлан жесткими черно-красными коврами и усыпан пестрыми подушками из истертого шелка. Под помостом сочился арык. Они неспешно разговаривали, привыкая друг к другу после долгой разлуки, деликатно выспрашивали один другого об их нынешнем бытии. Молодые стражи, едва заметные за корявыми стволами деревьев, берегли их покой.

– Помню, как вы приехали, Виктор Андреевич, в наш батальон, в Лашкаргах. Вы были тогда майором. Помню первый наш разговор в казарме.

Исмаил смотрел на гостя из-под железно-синих бровей. Белосельцев старался угадать в этом суровом, грозно-угрюмом лице другое, юношеское, покрытое смуглым загаром афганской пустыни, с легкими крыльцами изумленных бровей. http://businessfavorite.ru

– Как мы брали тот караван Закир-Шаха, чудом живы остались.  – Они молча улыбались, покачивая головами.  – Я думал, нас всех перебьют, но Аллах сохранил мне жизнь.

Вертолеты садились на гребне бархана, и группа спецназа, держа на весу пулеметы, разбрасывая красный песок, бежала к веренице верблюдов, груженных тюками, с черными, как уголь, погонщиками, облаченными в цветное тряпье. Оскаленные зубы верблюда, фиолетовый выпуклый глаз, от погонщика пахнет едким потом и дымом, поднятые корявые руки, и внезапно из полосатых тюков, из пыльного тряпья, вдоль мохнатых звериных боков выскальзывают вороненые, с перламутровыми нашлепками автоматы, и разящие вспышки в упор.

– До сих пор помю, как очередь прошла у виска, словно побрила. И выстрелить не успел…

Они лежали на вершине бархана, зарываясь в песок и отстреливаясь. Верблюды, качая горбами, убегали в пески, и погонщики, отступая, выпускали по спецназу дымные трассы гранат, вырывая из бархана красные пыльные взрывы.

– Спасибо, Виктор Андреевич, прикрыли меня, а то бы косточки мои белые лежали сейчас в пустыне, и никто бы не помнил Исмаила Ходжаева.

Вертолеты на бреющем догоняли убегавших верблюдов, снаряды лохматили и взрывали пески, расшвыривали убитых животных, курсовые пулеметы работали по каравану.

– Тогда, в пустыне, я впервые увидел Коран, взял у мертвого погонщика. До сих пор хранится в моей библиотеке, и если полистать страницы, можно найти красную песчинку пустыни Регистан.

Верблюды, растерзанные взрывами, шевелились на горячем песке. Солдаты потрошили тюки, стаскивали в кучу оружие. Бритый погонщик с отпавшей рыхлой чалмой скалил мертвый беззубый рот. Сержант приставил ствол к приподнятой верблюжьей башке с сиреневым слезным глазом…

Теперь они – два ветерана далекой проигранной войны, покачивали головами, и пласты окаменелого времени оживали. Белосельцев увидел, как в открытые ворота усадьбы въезжают два всадника в косматых папахах. Передний держал на седле перед грудью матерчатый куль, проступавший сырыми темными пятнами. У второго в переметных сумках торчали желтые, мелко колотые дрова. Оба спрыгнули, привязали лошадей к сухому дереву. Кони принялись грызть на стволе кору желтыми выгнутыми зубами, а их хозяева развернули на земле мешковину, вывернув из нее розового ободранного барана, безголового, с обрубками белых костей.